Самоед Санька (Из подслушанных былей) - рассказ Ольги Скопиченко

                                                САМОЕД  САНЬКА (Из подслушанных былей)

     Случилось это давно ... а вот, запомнилось и ярко вернулось в предпраздничные дни. Среди многочисленных развлечений в на­шем городе была проведена и большая выставка собак. Такие происшествия обычно привлекают толпы любителей и ценителей собак, а также тех, кто просто любит животных. Приходят и рото­зеи, которым все равно на что смотреть и где толкаться. Одним словом огромное помещение выставки было переполнено до отказу.

     Как всегда, люди вели себя шумнее и беспорядочнее чем сот­ни собак, расположенных не по клеткам, а в больших отделениях, подобных ложам, разукрашенных по вкусу хозяев иной раз ковра­ми, иной раз зеленью или пестрыми драпировками.

     Сколько здесь было разных пород! Серьезные, нахмуренные бульдоги разных «фасонов», красавцы сеттеры, огромные, добро­душные санбернары, такие же лохматые, но блестящие, черные, как сапожная вакса водолазы, стройные, царственные борзые, но­сящие по традиции русские имена, ладно скроенные «спотти», сме­шные, как колбаски, умные таксы, какие-то песики похожие на чертенят, малюсенькие игрушечные фокстерьеры, остриженные в дань моде, обезображенные пудельки, шелковые китайские собачки, подобные им  японочки, очаровательные, с лисьими мордочками и хвостиками «хризантемой» померанцы, африканские левретки, зяб­ко дрожащие даже в своих теплых попонках. Всех не пересчи­тать. Кажется не было такой собачьей породы, которая бы не имела своего представителя на этой выставке.

     Большие псы вели себя серьезно, как бы понимая всю важ­ность дня и всей процедуры. Они оглядывались, как бы говоря: «Смотрите на меня, какой я красавец, сколько у меня призов и медалей!» — Ни лая, ни ворчанья. Только иногда раздавалось тяв­канье какой-нибудь представительницы мелкой породы, болоночки или «пекинки», которой надоело сидеть на одном месте, или не понравилась мордочка соседки. Другими словами, животные вели себя важно и с достоинством. Зато толпа людей шумела, перекрикивалась, толкалась, бросала на пол стаканчики от кофе и шипу­чих вод и пакетики от «панкорна», орешков и другой пустяковины.

     На таких выставках невольно проводишь параллель между по­ведением животных и людей, и оно идет не в нашу, людскую пользу.

     Около каждой «ложи» на скамеечках или креслах распола­гались владельцы живых «экспонатов». Раздавали брошюры с ре­кламой породы собак, которых они выращивают для продажи. Со­бачьи помещения блистали выставкой серебряных кубков и пестро­той призовых лент, полученных на предыдущих выставках. Мож­но было часами ходить, рассматривая, любуясь всем этим четверо­ногим миром, этими представителями собачьей аристократии, удив­ляясь благодушию и дружелюбию, с которыми на вас смотрят умные собачьи глаза, как охотно разрешают себя погладить, даже такие свирепые на вид бульдоги, доберманы и доги.

     Трудно эту выставку сравнить с кошачьей. Кошки большие индивидуалисты и преисполнены упрямства и гордости. Красавцы сибиряки, сиамцы и абиссинцы, пушистые персидские кошки и ан­горы неодобрительно относятся к людской затее — выставлять их напоказ. Их круглые таинственные глаза полны презрения и скуки, они словно хотят сказать: «До чего же это глупо и как это все надоело!»

     Помню, на одной кошачьей выставке хозяйка дымчатого сиби­ряка тщетно пыталась заставить его повернуть к зрителям пуши­стую мордочку. Кот упрямо и презрительно поворачивался задом и его лохматый хвост, как маятник, сердито ходил из стороны в сторону.

                                                                 * *  *

     Выставку собак посетила молодая русская пара, любящая жи­вотных вообще. С живым интересом муж и жена бродили по огром­ному помещению, подолгу останавливаясь около некоторых пород, любуясь особенно симпатичными им представителями собачьей знати.

     Молоденькая женщина, очевидно, особенно любила собак. Ее большие серо-синие, типично русские глаза светились лаской и любовью, когда она заговаривала с каким-нибудь санбернаром, гладила шелковистую голову темно-рыжего сеттера.

     Между   собой  эта  пара  разговаривала  вполголоса,  по-русски обмениваясь впечатлениями. Когда она подошла к ряду, где были выставлены ослепительно белые, пушистые, как снег родной Аляс­ки, самоеды, к ним подбежала худенькая дама и оживленно за­говорила:

     - А вы русские? Я услышала вашу речь, ничего не поняла, но почему-то решила что вы русские!

     Молоденькая женщина ласково улыбнулась:

     —  Да,  мы русские!

     — О, пожалуйста, помогите мне. Только вы мне можете по­мочь. Недавно мой муж ездил на Аляску и купил там собаку. Ку­пил ее от русских. Такой красавец ... Но со дня приезда он ни­чего не ест, отворачивается от самой вкусной еды, сидит такой скучный! Его осматривал доктор-ветеринар и сказал, что пес со­вершенно здоров, только он тоскует. Мы с мужем просто не знаем, что нам делать. Пожалуйста, поговорите с ним по-русски. Вот он! — и она указала на большого белого пса.

     —  Ну, конечно!  С удовольствием. А как его  зовут?

     —  «Санка»,  -  сказала американка, очевидно, не улавливая мягкого «н» в русском имени.

     Пара подошла к большой красивой «ложе», украшенной ве­ликолепным видом далекого севера. В одном углу лежала гордая мамаша, около которой весело играли белые, как снежки щенята. В другом, положив морду на передние лапы лежал большой са­моед. Его печальные глаза смотрели куда-то вдаль. Так и чувство­валось, что он далек от этой непонятной толпы, суеты и шума выставки и ищет взором необозримые снежные просторы родной земли.

     Волна жалости захватила сердце молодой женщины, сразу за- метившей беспредельную  тоску  в  умных глазах  пса.   Перед  ним стояла  большая  миска  с  отборной  едой,  но   самоед  не  обращал на нее внимания.

     Подумав минутку, женщина подошла к нему и ласково заго­ворила:

     —    Что же это ты, Санька, загрустил? Разве так можно? Что с тобой, мой хороший?

     Собачьи глаза вспыхнули радостью. Самоед вскочил и с радо­стным визгом бросился к женщине. Он лизал ей руки, пытался лизнуть в лицо, он вздрагивал от прикосновения нежных рук, гла­дивших и ворошивших шерсть его пушистой головы. Это была неподдельная радость одинокого существа, встретившего кого-то родного и близкого.

Хозяйка стояла рядом и широко улыбалась.

     —  Он понял  вас!   Он понял... Посмотрите,  как он радуется. А Санька, все еще взвизгивая и скуля, прижимался к коленям своего неожиданного друга, присевшего на край стула около ложи. Он не переставал лизать ласкавшие его руки.

     Собралась толпа, наблюдавшая за необычной картиной. Хозяй­ка Саньки торопливо поясняла, что вот этот Санька вырос на Аляс­ке у русских, что он очень тосковал в Калифорнии, а вот эта милая русская дама заговорила с ним на понятном языке и он счастлив...

     Санька действительно блаженствовал. Повинуясь ласковым сло­вам, он с жадностью набросился на еду и вылизал всю миску, однако не спуская глаз с нового друга, как бы боясь, что она уйдет. Поев, он растянулся на мягкой подстилке во всю длину своего сильного тела, подставляя ласке свою умную голову. Бес­конечная радость буквально звездами светилась в его глазах.

     Пришлось провести с Санькой весь день до закрытия выстав­ки. Только с новой знакомой пес согласился пройти по кругу, показываясь жюри и публике. Он получил первый приз, который его совсем не заинтересовал, хотя ему его подсовывали под самый черный нос.

     Когда поздно вечером молодая пара собралась уходить, Санька жалобно заскулил и пытался побежать за ними. Пришлось пообе­щать, что они и завтра придут с утра. Но что же будет потом?

     Санькина хозяйка, довольная всеми результатами,   заверила:

     —  О, я повезу его на собачью ферму в Сайта Роза. Там у нас русский служащий.  Он  был  в отпуску, когда  мой муж вернулся из Аляски, а теперь после праздников вернется и будет с Санькой говорить   по-русски.  Он   очень  любит  собак,  наш   милый  мистер-Иван!

     Молодая пара с радостью купила бы Саньку, но их жизнь только что началась. Они оба служили.     

    Отсутствовали из дому целый день. Жили в малюсенькой квартирке и места для большого пса в ней не было. Да разве бы и хозяева разрешили держать собаку, даже самую маленькую? В Америке все очень любят детей и животных, но в квартиры животных не пускают!

     На прощанье Санька высказал всю свою любовь всеми со­бачьими способами. Он визжал, скулил, урчал, лизал руки и при­жимался к ногам.

     Покидая выставку, молодые русские много раз оборачивались, смотря на большую пушистую белую собаку, глядящую им в след с такой грустью, с такой тоской в умных глазах.

     Прошло много лет. Кто знает, какова была дальнейшая судьба Саньки, но для русских людей, узнавших его, навсегда запомни­лась эта выставка, красавец самоед, так горько тосковавший по родной земле, по знакомой, с детства привычной речи, к ласковым русским словам.

                                                                                                       Ольга Скопиченко