В ноябре - декабре 1917 года на Дону началось формирование Добровольческой армии!

     Третью силу белого движения составляло казачество. Оно веками формировалось как одна из существенных опор общественного устройства России. Его принципы казались незыблемыми: «Здравствуй, царь, в кременной Москве, а мы, казаки, на Тихом Дону!» Однако на деле все было сложнее.

     В России существовало 13 казачьих войс­ковых объединений, территории которых тянулись цепочкой от Украины до Примо­рья. Численность казаков — около 4,5 мил­лиона человек. Казачеству принадлежало 65 миллионов десятин земли. Причем только 5,2 процента земли находилось в частном наслед­ственном владении, в основном — у высших войсковых чинов, которым земля была по­жалована за заслуги перед Отечеством. Ос­тальная — в общественном. Казачество было привержено общине, коллективным формам владения землей. Община в этих областях была прочной, она вполне вписывалась в рыночные отношения: казачьи области да­вали высококачественную сельскохозяй­ственную продукцию, которая шла на экс­порт, в казачьих хозяйствах использовался наемный труд неказаков-иногородних. По сути, казачья община демонстрировала рос­сийский вариант «коллективного капитализ­ма».

     Дифференциация внутри казачества суще­ствовала, но очень неярко выраженная. Вот данные по Оренбургскому казачеству за 1905 год, которые дают представление и об об­щей тенденции: хозяйств, имевших во вла­дении от 40 до 50 десятин земли, было 13,7%, от 50 до 100 десятин — 68,1%, свыше 100 де­сятин — 8,5%. Обратите внимание, какая мощная средняя прослойка! В этом и есть секрет устойчивости казачьей общины. Ка­зачество в основном было зажиточным, от­ток в город из этих областей был ничтожен. Фабрично-заводские рабочие среди казаков составляли только 0,4%.

     Первая мировая война тяжело ударила по казачеству. Кровопролитная и малоуспеш­ная, она истощила казачьи области — их людской и экономический потенциал. Мо­нархическая идея для казачества поблекла, и в момент падения самодержавия оно ока­залось на стороне народа. Однако в полити­ческих коллизиях 1917 года казаки стреми­лись к самостоятельному, автономному су­ществованию. У лидеров донского казачества возникла даже мечта (об этом писал атаман П. Н. Краснов) о превращении Дона в неза­висимое государство типа Финляндии, Эс­тонии.

     Почему же казаки, безусловные сторон­ники общины, коллективизма, не признали советской власти? А все довольно ясно. Боль­шая часть требований, выдвигавшихся боль­шевистскими лозунгами, для казаков уже давно была повседневностью. Землей они распоряжались сами, их обеспеченность зе­мельными наделами была в 4-5 раз выше, чем в крестьянской общине Центральной России (официальный размер надела на одного ка­зака-мужчину — 30 десятин). Коллективист­ская демократия для казачьих станиц состав­ляла основу их жизни. Единственное, что вна­чале привлекло часть казаков под знамена советской власти, — лозунг мира, выхода Рос­сии из войны. В остальном же советская власть для казачества была неприемлема, ибо несла в самой идее уравнительность и антирыночность.

     В начале 1919 года донское казачество объединилось с А. И. Деникиным, обещав­шим им автономию. Но, пожалуй, оконча­тельно решила выбор казачества секретная директива Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 года. Она объявляла опорой советской власти на казачьих землях иногородних (то есть неказаков) и давала программу жест­ких репрессивных мер по расказачиванию. Но даже вступив под знамена белого движе­ния, казачество никогда не сливалось с дру­гими формированиями, свято отстаивая свои интересы. В начале гражданской войны оно представляло единственную массовую силу в антисовет­ском лагере.