О СВЕТЕ НЕЗРИМОМ.
Фантазировать? Не умею. Роюсь в памяти, перебираю воспоминания Пасхальных ночей. На Родине. На чужбине. И почему то напоминают мне эти поиски темы тибетские четки: несколько черных бусинок, потом красная, потом опять черные. Так вот на красных бусинах задерживается память, радуясь и вглядываясь в прошлое.
Всплыло...из детства. Тогда жизнь шла скачками от обозов степных к эшелонам, от эшелонов к временным бивуакам в военных городках. Если правду сказать это теперь в прошлом кажутся те дни грустными днями печали и разлуки. Тогда девятилетнее сердце не сознавало страха тех дней. Жизнь внезапна шла, как по книгам любимаго Майн Рида: радовали и собственная лошадь и настоящее седло и горьковатый дым бивуачных костров.
* * *
Помню военный городок, казарменные здания, большие полупустыя комнаты.
Еще яснее - сопки, зеленеющие первой травкой и большая канава талаго снега невдалеке от дома.
Страстная суббота. Разговоры взрослых озабоченные, встревоженные:
"Он запретил служить заутреню".
Неважно, кто он. В те сумбурные дни часто и многое запрещали, без объяснений, просто так.
С ранних лет привыкла в эту ночь полусонная стоять со свечей в церкви и с детским волнением ждать, когда ярким светом вспыхнет паникадило и вся церковь заблестит в свете огней.
А тут - "он не разрешил"
- Почему? -
- Иди играть. Потом узнаешь и нечего маленьким слушать о чем говорят старшие -
Обидно. Я, я маленькая. Я, которая во время степного похода сама водила на водопой своего вернаго чернаго конька Туманку, я, которая даже костер умею разжигать и никогда не плачу.
Плетусь нога за ногу на улицу. Во дворе попадается на глаза младший братишка. Тоже озабочен.
- Ты в церковь сегодня пойдешь?
Солидно отвечаю: - Не знаю, кажется "0н" не разрешил батюшке служить сегодня.-
И торжествующе улыбаясь добавляю – Ты еще маленький, чтобы знать. Когда нибудь потом, я быть может и скажу тебе почему -Брат хнычет, А мне вдруг хочется обидеть его еще больше, чтобы не хныкал, а ревел.
- Вот что Миша, видишь вон ту канаву? Так вот, если ты ее перескочешь с разбегу, я тебе все разскажу -
Брат косится то на меня то на канаву.
- Да она большая -
- Я так и знала. Девченка. Нюня...Боишься...
Этого достаточно. Красный кушачек полушубка мелькает в воздухе и через
секунду отчаянный вопль несется из канавы.
Мишка рыдает навзрыд и никак не может выбраться из канавы.
Сижу без сладкаго. Подумаешь наказание. У меня под подушкой спрятана запретная постом плитка шеколада и мне наплевать на какой то совсем невкусный компот.
Вот возьмут ли в церковь вечером. Это важно. Будет ли заутреня.
* * *
Заутреня была. Запрещенная Тайная Заутреня. Помню темная, черная ночь. Белый луч прожектора большим светлым зайчиком бегающий по городу, по сопкам.
Шли крадучась, прячась, боясь этой яркой нащупывающей полосы. Шли окольными дорогами, сопками, оврагами.
Церковь в одной из казарм и много, много народу. И когда священник провозгласил радостно и громко - ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ - не вспыхнуло паникадило тысячами огней. Вспыхнуло что то в сердце. Вспыхнуло много ярче обычных огоньков воспоминания.
Шли домой также крадучись, неся с собой пугливые огоньки свечей, рискуя и от светлой радости не замечая этого риска. Также прыгал прожектор, нащупывая, рыскал по сопкам. И особенно четко вырисовывалась черным силуетом недостроенная, ставшая складом снарядов, церковь.
Раньше Заутреня казалась мне ребенку чем то праздничным от яркого блеска огней, от торжественнаго пения хора, от парадности риз.
После той ночи навсегда, на всю жизнь поняла, что бывает свет без светильников, а ярче солнца. Той ночью детство мое спрятало в душе что-то такое, после чего полюбила полутемные церковки, робкое дрожание свечей, тихое мерцание лампад.
Ни о чем мой разсказ и о многом,.. О том большом и светлом, что дает нам Пасхальная ночь - все равно где в освященном ли, украшенном парадном храме, в заброшенной ли часовенке или просто под открытым небом - лишь бы звучало в душе вечное - ХРИСТОС ВОСКРЕС –
Ольга Скопиченко
|